| 
| 
| 
|
|
|
|
|
|
|
Юра Пименов, как и все мальчишки, играл в разбойников, ходил в школу, ловил рыбу, дрался, приносил домой двойки. Словом, рос, как и все его сверстники с Ордынки, Якиманки… Может быть, только чаще, чем другие малыши, он ходил к Москве-реке, бродил по Бабьему городку и Каменному мосту, глядел, как плыли в синей воде белые облака, как горели золотые купола соборов Кремля. Он радовался, когда первый весенний ливень смывал жухлые краски зимы и под лучами яростного майского солнца пели и смеялись цвета просыпающейся природы.
Паренек любил бродить вечерами по кривым, узким переулкам Замоскворечья. Косые теплые лучи зажигали горячие кодеры, и старые особняки с узорными палисадниками и цветущими садиками казались таинственными дворцами, где жили не пузатые дяди и пышнотелые, дебелые тети из пьес Островского и лесковских рассказов, а неведомые прекрасные герои из прочитанных книжек. В ту далекую пору ведь не было ни телевидения, ни радио. Кино только входило в моду. Зато незабываем был тот зимний вечер, когда мальчика впервые повели в оперу. Но об этом позже… Хотя стоило бы задать вопрос, думал ли малыш, что именно ему доведется быть одним из тех волшебников, которые чаруют людей и создают у них в душе вечный праздник театра. Шло время… Отгремели духовые оркестры четырнадцатого года, когда мальчишки, не понимая трагической сути этого мажора, браво маршировали под пение медных труб… Война пришла вскоре и в Замоскворечье. В черных траурных платьях вдов и матерей. Она приковыляла по стертым плитам тротуаров на костылях. На папертях церквей появились калеки… Впервые мальчик увидел вблизи людское горе. …Грянула революция! Там, за Москвою-рекою, у Кремля, на Красной площади, шли бои, слышна была пальба. Ребята бегали за грузовиками, набитыми до отказа рабочими и солдатами. Горели алые стяги, пунцовые банты. Мальчишки пели новые песни. Город расцвел кумачом лозунгов, плакатов. Новый мир ворвался в тихий омут ордынок. Жизнь бурлила, кипела вокруг стен десятой московской гимназии, а ныне, после революции, двадцать шестой советской школы. Пименов не ладил с математикой, однако отлично рисовал. Это не прошло незамеченным. Учитель рисования Алферов помог одаренному мальчику устроиться в Замоскворецкую школу рисования. Гипсы, натюрморты, натура. Это было начало. Начало… Истоки. Где и когда рождается в душе подростка тот магический кристалл, который позволяет ему потом, с годами, пройдя великий искус труда, увидеть мир по-своему?.. Как и когда пробуждается в сердце будущего художника неутомимое желание рассказать людям о своей любви к прекрасному, добру, о своей неприязни, а может, ненависти к злу и мраку? Кто или что побуждает его забросить все, забыть многое и отдаться до конца тяжкому, нелегкому служению искусству, где любого, даже самого талантливого, ждут всяческие тернии, заботы и тревоги, а порою падения? Ведь, однажды ступив на путь творчества, трудно покинуть его, не сломав вело свою жизнь… Детство… Запах июльского цветущего луга, напоенного солнцем. Удельное, где семья Пименовых снимала дачу. Пение птиц. Ленивый бег облаков. Деревня Верея. Река Македонка. Прозрачное кружево ветлы, тонкий серп молодого месяца… Поэзия русской природы раскрыла перед мальчиком горизонт видения мира. Он понял тогда музыку пушкинских и некрасовских стихов, тургеневской прозы. В его душу закралось желание оставить на бумаге, на холсте приметы пейзажа, людей. И он рисовал. Юный Пименов, житель Замоскворечья, естественно, не раз бывал в Третьяковке. Она же совсем рядом… Но не будем подражать авторам, нажимающим на выгодные для развития сюжета коллизии. Мальчик не проводил все свободные часы в галерее. Он был озорной, живой паренек, и у него хватало разных неотложных и крайне важных мальчишеских дел. Но од-па из встреч в Третьяковской галерее оставила след на всю жизнь, запомнилась навсегда… Встреча с небольшим, скажем прямо, маленьким полотном, написанным русским мастером Саврасовым,- «Грачи прилетели». Это было словно прорубленное в стене окно, открывающее светлый весенний мир. Мальчик был не только отчаянный шалун, он был еще очень застенчив. Н он тщательно скрывал слезы, наворачивавшиеся на глаза, когда смотрел на саврасовский холст и слышал, да, слышал птичий грай, журчание талого снега, пение ветра в голых ветвях берез… Паренек всматривался в поверхность полотна, изучал манеру живописца, пытался понять магию саврасовского гения… Трудно иногда поверить в роль той или иной картины в судьбе художника, но можно сказать с уверенностью, что правда, интимность, душевность саврасовского письма глубоко запали в душу будущего мастера… Потом он не раз копировал картины разных художников, копировал тщательно. Он очень любил пейзажные композиции Левитана, Сомова, Бенуа… Пройдут годы, и он обретет новую привязанность, будет пропадать целые дни в Щукинском собрании, любуясь холстами Ренуара, Дега, Моне. Правда, эта его любовь к импрессионистам ему позже дорого обойдется. Его не раз будут за это попрекать и прорабатывать. Но это - значительно позже… А пока паренек рисует, пишет, копирует и… мечтает.
|
И эти мечты привели семнадцатилетнего юношу к известному художнику Сергею Васильевичу Малютину с папкой своих этюдов, рисунков и копий. Мастер поглядел работы и взял его к себе в мастерскую. Так Юра Пименов поступил во Вхутемас. Это был тысяча девятьсот двадцатый год. Время гордое, ответственное, но нелегкое…
Двадцатые годы… Еще не отсверкали алые буревые сполохи рождения новой России. Трудное, невероятно сложное становление нови. Яростное сопротивление старого еще не сломлено. Все эти великие крайности и контрасты борьбы на фоне разрухи, голода, лишений и стали той могучей средой, которая напитала живыми соками молодое искусство Октября, поражающее нас и сегодня свежестью и своими поисками. Итак, студент Вхутемаса Юрий Пименов ежедневно пешком отмеривал путь от Замоскворечья до Мясницких ворот. Раннее утро. Уныло стоят трамваи. Нет тока. Темно… Серая, промозглая мгла. Москва пустынна. Улицы завалены снегом. Сугробы. Голодно… Степы домов седые от инея. Квартиры давно не топят. В ходу печки самых невероятных систем - «буржуйки», колонки и прочие. Давно сломаны заборы. Доламывают пустые дома. Все идет в печку… Вывески с громкими фамилиями купцов напоминают о старом Замоскворечье. Золотые крендели, подобно флюгерам, скрипят на ветру. А в булочной очередь за хлебом… Трудные годы. Огромным златоголовым сторожем старого высится над Москвой храм Спасителя. Много, много написано о Вхутемасе, о его норовистом, замечательном студенчестве, о незабываемых годах становления нашего искусства. Пименов сам рассказывал о той поре: - Первые годы Вхутемаса. Первая встреча на первом курсе с Андреем Гончаровым, с которым мы сразу поругались, а потом уже всю жизнь, по сей день, дружим, правда всегда продолжая спорить. В эти молодые годы нам не давали авансов под живопись - и вообще нам за живопись не платили. Мы зарабатывали… в газете, в журнале, деланием вывесок и исполнением декораций. Никогда не уйдут из памяти ночи, когда мы с Андреем Гончаровым работали в его большой квартире в старом доме на Мясницкой. В этой же комнате два его младших брата спали на своих кроватях, а мы за большим круглым столом делали в ночь по десятку иллюстраций. Надо сказать, это были модные теперь «коллажи», этакая смесь из фотомонтажа и рисования. Итак, мы, два парня, не мудрствуя лукаво, клеили и рисовали до утра… А утром за окном появлялись первые прохожие, начиналась городская жизнь… Я до сих пор очень люблю этого крупнолицего бравурного Андрюшу Гончарова, талантливого, честного человека, и очень радуюсь его сегодняшнему успеху - результату труда всей его жизни… Но вернемся во Вхутемас. Это были горячие денечки. Мы, студенты Вхутемаса, шумели в аудитории Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева. Шумели на спектаклях Мейерхольда… Но не только шумели. Мы познавали мастерство. Я учился у Малютина, Шемякина, Фалилеева и очень благодарен им. Но больше всего я учился у Фаворского и, может быть без права, хочу считать себя его учеником… Владимир Андреевич Фаворский был огромный и необычайно светлый человек. Ему присущи высокое благородство, художественность, подлинная человечность. Первая выставка. Как она порою много значит для судьбы художника. На Первой дискуссионной выставке Объединений Активного Революционного Искусства среди вхутемасовской молодежи была представлена группа живописцев с немудреным названием «группа трех»… Трое. И ведь надо было случиться, что судьба свела вместе на самом первом старте трех наших замечательных мастеров - <a href="/deineka/"Александра Дейнеку, Андрея Гончарова и Юрия Пименова. - Саша Дейнека…- вспоминает Пименов.- Нас в ту пору связывала большая дружба, и ведь это было немудрено. Когда мы смотрим ранние, первые картины Дейнеки, молодость нашего государства и молодость нашего поколения стоят перед глазами. Страна начинала строить свою тяжелую промышленность. Молодой художник Дейнека с неподдельным увлечением рисовал прозрачные конструкции новых цехов, шлак и шпалы у строящейся железнодорожной ветки, крепких мужиков и баб с многочисленных строек первых пятилеток… Здесь я не могу не вспомнить небольшую комнатку в Лиховом переулке, где жил Саша Дейнека. Где вместо мольберта стоял чемодан. И на чемодане или на диване он писал свои, в общем, лучшие картины, в которых бурлила, кипела новая жизнь… Здесь же, в Лиховом, мы вместе с ним делали эскизы костюмов и декораций к гладковскому «Цементу», который поставила Четвертая студия МХАТа… Незабываемые годы… Дейнека и Пименов… Это, как мне думается, тема отдельного большого исследования. Тема благодарная, ждущая своего автора. Ведь эти два художника, как, пожалуй, немногие в нашей живописи, сумели глубоко подойти, понять и отразить самое трудное - время, в котором мы все живем. Каждый по-своему, каждый в присущей ему форме, колорите, композиции. На первых порах они были рядом вместе с Гончаровым, Вильямсом и другими молодыми художниками, вошедшими в ОСТ - Общество художников-станковистов. Мы хотим подчеркнуть - станковистов… Надо вспомнить, что в двадцатые годы буйные головы - «новаторы» начисто отрицали всякую преемственность культуры и всякие традиции, в том числе и станковую живопись. Вот несколько строк из высказываний этих ниспровергателей: «Станковая картина не только не нужна современной, нашей художественной культуре, но является одним из самых сильных тормозов ее развития… Только те художники, которые раз и навсегда порвали со станковым ремеслом, которые на деле признали производственную работу не только равноправным видом художественного труда, но и единственно возможным, только такие художники могут продуктивно и с успехом браться за разрешение проблем сегодняшней художественной культуры… Надо, чтобы вся масса художественной молодежи поняла, что этот путь единственно верный, что именно по этому пути пойдет развитие художественной культуры… Художественная культура будущего создается на фабриках и заводах, а не в чердачных мастерских. Пусть помнит об этом художественная молодежь, если не хочет преждевременно попасть в архив вместе с горделивыми станковистами». Подобные «пророки» кажутся сегодня напыщенными и наивными людьми, но в те годы они были весьма влиятельными деятелями изофронта. И надо было сказать слово самому Владимиру Ильичу Ленину, чтобы поправить вконец заблудившихся деятелей новой «пролетарской культуры». Навсегда в памяти останутся эти слова Ленина: «Почему нам нужно отворачиваться от истинно прекрасного… только на том основании, что оно «старо»? Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться, только потому, что «это ново»? Бессмыслица, сплошная бессмыслица!» Аксиома! Предельно ясное логическое построение. Казалось, не требующее доказательств. Но развитие искусства - дело сложное, и, чтобы понять и осмыслить даже непреложную истину, нужно было время. Долгополов И.В.
Другие виды:
Посмотреть на карте: 55.725025; 37.552461
| ||||